Сквозь приоткрытую дверь доносился вкусный запах свежеиспеченного хлеба. На стене между окнами отчетливо тикали ходики.
— Семен Михайлович! — сказал Федя.
— Ну?
— Тут Дерна заходил. Хотел с вами проститься. Он на курсы едет в Петроград.
— Знаю. Что же ты мне не сказал?
— Спали. Пожалел будить.
— Напрасно… — Буденный с укоризненным видом покачал головой.
— Уж больно у нас хозяйка хорошая, — вспомнил Федя.
— А что?
— Молодая да ласковая. Глядите, каких пирогов напекла. «Это, — говорит, — специально для товарища командира».
— Ну что же, хорошо.
— Я, между прочим, тоже ей внимание оказал.
— Что? — Буденный поднял голову. Его широкие черные брови чуть дрогнули. Он внимательно посмотрел на ординарца.
— Дров вот наколол, дверь у сарая поправил, — сказал Федя.
— А-а… Ну-ну… Это хорошо. Хозяевам помогать надо…
Федя погляделся в ярко начищенный самовар, обеими руками пригладил торчавшие волосы и вышел в соседнюю комнату.
Пошептавшись о чем-то с хозяйкой, он принес и поставил на стол кринку топленого молока с коричневой поджаристой пенкой.
— Семен Михайлович, пожалуйте кушать, — пригласил он, ловко вскрывая банку с консервами.
— Сейчас. — Буденный макнул навернутую на шомпол тряпочку в банку с ружейным маслом и осторожно, чтобы не капнуть на френч, смазал ствол пистолета. — Ну, вот и готово.
Вдруг он поднял голову и прислушался. По крыльцу кто-то взбежал, стуча сапогами; потом послышались шаги ближе, и в комнату, не спросясь, вошел Зотов.
— Разрешите, товарищ комкор?
— Что такое?
— Вас к прямому проводу.
— Кто?
— Командующий фронтом…
Буденный быстрыми, ловкими движениями собрал маузер, сунул его в кобуру и в сопровождении Зотова вышел на улицу.
В помещении полевого штаба сухо пощелкивал телеграфный аппарат. Зотов следил за бежавшей из-под ролика узенькой лентой, в то время как телеграфист, изредка взглядывая на Буденного, продолжал читать вслух:
— «… Ваш корпус переименован в Конную армию. Командарм — вы, члены Реввоенсовета — Ворошилов и Щаденко… Реввоенсовет Южфронта приветствует образование первой в истории Конной армии во главе с героем красной конницы товарищем Буденным и могучими борцами за рабочий класс товарищами Ворошиловым и Щаденко… Ожидаю занятия Старого Оскола, а за ним и дальнейшего успеха…»
Аппарат смолк.
— Все? — спросил Буденный.
— Молчит. Ждет ответа, — сказал телеграфист.
— Хорошо, передавайте… Первое. Сердечно благодарю за высокое назначение. Приложу все свои силы, чтобы оправдать свой пост. Второе. Полагаю завтра к восемнадцати часам прислать вам донесение о взятии Старого Оскола…
Аппарат начал вновь тихонько постукивать. Тонкая белая лента, извиваясь и закручиваясь, падала на пол.
— «Привет всем товарищам доблестной Конной армии. До свидания. Егоров», — прочел телеграфист.
Прошло несколько дней с тех пор, как Конармия, взяв Старый Оскол, расположилась в районе Велико-Михайловской. 5 декабря стало известно, что командующий фронтом Егоров во главе Реввоенсовета Южфронта специальным поездом выехал в Велико-Михайловскую. Попытка выяснить, где находится поезд командующего и когда примерно его можно ждать на ближайшей станции Новый Оскол, из-за неисправности провода не привела ни к чему. Ограничились высылкой на станцию парных саней с полуэскадроном прикрытия.
В тот день у Буденного долго засиделись Зотов и новый начдив Матузенко, грузный человек с большой стриженой головой. Он рассказывал о формировании под Тулой 11-й кавалерийской дивизии, только что вступившей в состав Конной армии. Матузенко рассказывал, что по личному распоряжению товарища Ленина для вновь формируемой дивизии было выдано со складов все самое лучшее.
На дворе уже давно стемнело. Федя зажег лампу «молнию», висевшую под потолком. Осветилась большая комната в четыре окна со столом посредине, с зеркалом, фикусами в простенках и наискось через весь пол домотканой дорожкой.
— Ну как у тебя на случай, если кто нагрянет? — спросил Буденный ординарца.
— Все решительно, товарищ командарм, — отвечал ординарец, с видимым удовольствием величая Буденного по новой должности. — Я ж говорил: хозяйка у нас больно хороша. Уважительная. А уж стряпуха! И сейчас всего припасла. И самовар у нее на ходу. Прикажете — тут и готово.
— Ну и отлично…
Буденный, задумавшись, выбил на столе пальцами барабанную дробь.
— Да, я все собираюсь спросить, — обратился он к Матузенко, — это вы прошлый год под Волоконовкой Семилетова разбили?
— Нет, то другой Матузенко. Я в это время под Ольховаткой воевал. Там у меня случай вышел.
— Какой случай? — спросил Зотов.
— И смех и грех, как говорится. Одним словом, наносил удар левым флангом по правому.
— Как это?
— Обыкновенно. Я в ту пору командовал небольшим отрядом. Сто пятьдесят штыков и две трехдюймовки. Ну и окружили меня красновцы. А связь, представьте, поддерживал. Там был телеграф. Белые не догадались провода перерезать. Вот я и постучал — точки-тире — в Горловку. Там на проводе командующий группой сидел. Нестерович фамилия. Я согласно приказу входил к нему в подчинение. А лично встречаться не приходилось. Говорили, очень строгий командир. Вот я ему и докладываю. Так, мол, и так, окружен. Противник наступает с трех фронтов, имея преимущество в кавалерии
(у манного кавалериста не было), а также и в п-о лерии. А он, командующий, предст, о § «А игде цей абьехт?
— Это командующий-то? —
ЧАСТЬ ТЕКСТА УТРАЧЕНА
— Не командующий, а его коновод, ординарец. Нестерович вышел но нужде, а коновода на проводе оставил — в случае чего, мол, доложи. А тот решил сам покомандовать, за что, видно, и получил нахлобучку. Вот и вся штука.
— Значит, левым флангом по правому? — смеялся Буденный. — Вот это да! Прямо сказать, стратегия!
— Слушайте! — Зотов настороженно повернулся. Под окнами замер конский топот.
В ту же минуту послышались шаги, и быстро вошедший связной доложил о приезде командующего.
— Где он? — спросил Буденный.
— Сюда идут… Да вот они, — кивнул связной в сторону улицы, откуда уже доносились перекликающиеся голоса и скрип саней.
Буденный поднялся, сказал Зотову остаться и вместе с Матузенко, заспешившим на всякий случай к себе в штаб дивизии, вышел на улицу.
Под неясным светом месяца шевелились угловатые группы людей, мигали фонари, то выхватывая из тьмы то конские морды во взмыленных удилах, то широкие пар окутанных паром всадников, сидевших на его, Буденный пошел навстречу ездой лошадях
ЧАСТЬ ТЕКСТА УТРАЧЕНА
— За угощенье не взыщите, товарищи, — извинился Буденный. — У нас по-походному.
— Вот это замечательно — с дороги чайку, — весело произнес Егоров, потирая озябшие руки.
— Э, братцы, так можно, понимаете, и не по-походному жить, — сказал Ворошилов, оглядывая стол. — А чего понаставили! Только хлеба что-то маловато у вас.
— А мы люди негордые — хлеба нет, так пирогов можем поесть! — усмехнулся Щаденко.
Все, шумно двигая стульями, сели к столу.
Степан Андреевич Зотов по скромности поместился за самоваром. Отсюда он хорошо видел, как Сталин, нагнувшись, тихо говорил что-то Щаденко и как тот, соглашаясь, кивал головой. Зотова мучила мысль, как бы гости не обиделись, что их не встретили как следует быть. Однако приехавшие не думали сердиться, наоборот, разговор за столом принимал все более задушевный характер.
Егоров рассказывал о своей недавней встрече с Лениным.
— Признаться, товарищи, когда я шел к Владимиру Ильичу, то волновался, — говорил Егоров, закуривая. — Но он расположил меня к себе с первого слова, ибо прост он чрезвычайно. Повел разговор со мной так, будто мы старые друзья, и, знаете, засыпал меня вопросами. Его интересовало буквально все: и настроение войск, и питание, и снаряжение, и дисциплина, и то, и другое…
— Товарищ командующий, скажите, как чувствует себя Владимир Ильич? — спросил Щаденко.
— Великолепно! Вы бы послушали, как он смеется. Я рассказал ему один смешной случай, в разговоре пришлось, так он так и закатился от смеха. Это замечательной души человек…
На следующий же день на квартире Буденного состоялось объединенное заседание Реввоенсовета Южного фронта и Конной армии. Сталин выступил на этом заседании с докладом о международном положении. Потом он познакомил собравшихся с обстановкой на фронте.
Разгром конным корпусом Буденного белых под Воронежем и Касторной и удачные действия группы Орджоникидзе под Кромами не только остановили движение Деникина на Москву, но передали инициативу действий в руки красного командования, вбив клин между донской и добровольческой армиями белых.
